Кандидат экономических наук, директор центра корпоративной социальной ответственности Высшей школы менеджмента Санкт-Петербургского государственного университета Юрий Благов, рассказал сооснователям проекта «Семья 3.0» Ольге Ручьевой и Елене Журавлевой о трендах в развитии КСО, роли бизнеса в поддержке семейных ценностей и российской альтернативе ESG.

Семья и бизнес

— Юрий Евгеньевич, мы обсудили основные тренды в развитии КСО, вернемся к институту семьи. Чем все же является семья для бизнеса, точнее — для ответственного бизнеса?

— Для начала стоит вспомнить, что под «домохозяйством» как обособленной ячейкой общества, — важнейшей единицей анализа экономической науки, — традиционно понимали прежде всего семью. Именно семьи играют ключевую роль в воспроизводстве рабочей силы, то есть самого человека, вносят вклад в производство общественного продукта, приобретают на полученный доход товары и услуги. Здоровая, полная и хорошо зарабатывающая семья — важный фактор развития экономики и бизнеса. Особенно серьезное внимание бизнес начал обращать на институт семьи в середине прошлого века, после окончания Второй мировой войны. Этот период во многих странах был связан с восстановлением народного хозяйства, с резким ростом рождаемости — знаменитым бэби-бумом, с повышением семейных доходов. Бизнес был и продолжает быть заинтересован в том, чтобы семьи укреплялись и развивались, а их количество росло. И еще раз, — это не просто позиция некоего особого «ответственного» бизнеса, это — позиция бизнеса в целом, который в данном вопросе не может не быть ответственным.

— В свою очередь, если мы вернемся к социальным проблемам, бизнесу невыгодны неполные семьи, семьи с неблагоприятными условиями проживания и низкими доходами, биологическое и социальное сиротство, и этот печальный ряд можно продолжать. Даже если нездоровые семьи не оказывают существенного воздействия на потребление товаров и услуг конкретной компании, их количественный рост способен повлиять на общий социально-экономический климат на территории ее присутствия. В результате, среди людей, которые придут работать в компанию, окажется меньше хороших, добросовестных работников, снизится предпринимательская активность, обострится криминогенная обстановка, ускорится отток молодежи из региона.

— Конечно не все укладывается в простые схемы, а рыночная экономика вовсе не идеальна. Когда предприниматели извлекают прибыль из этически сомнительных продуктов, когда работодатели пытаются избавиться от беременных женщин или лиц «серебряного возраста», — это тоже проявления рыночной экономики, капитализма. Тем не менее, для бизнеса в целом выгодна здоровая во всех отношениях семья.

— То есть, мы можем говорить о многих направлениях взаимодействия бизнеса и семьи. И о том, что у бизнеса видна четкая мотивация в этом взаимодействии.

— Если вспомнить теорию, то это — отличный пример реализации концепции заинтересованных сторон. В бизнесе как виде деятельности нет ничего, кроме взаимодействия с заинтересованными сторонами. К ним относятся, в частности, потребители, инвесторы, сотрудники, местное сообщество, и семья присутствует здесь не в одной точке, а в большинстве элементов системы. Я бы даже сказал, что сегодня нужно серьезно задуматься, чтобы вспомнить те взаимодействия бизнеса, в которых семья нигде не фигурирует в явном или неявном виде.

Например, в постсоветский период у крупных компаний была огромная проблема с непрофильными активами. Отказ от поддержания этих активов нередко ставил под угрозу социальную инфраструктуру поселков, городов и целых регионов. Были необходимы новые решения. В итоге компании начали не только развивать благотворительные программы социальной направленности, но и поддерживать предпринимательство, а затем и социальное предпринимательство на территориях присутствия. Семья, соответственно, стала не только одним из объектов традиционной корпоративной благотворительности, но и активным субъектом предпринимательской деятельности. Подобный системный взгляд очень важен, мы не должны оставаться в плену стереотипа, что взаимодействие бизнеса и семьи не выходит за рамки раздачи подарков детям, пожилым людям и инвалидам.

— Какие программы поддержки семьи сегодня подразумевает КСО?

— Ответ на этот вопрос состоит из двух частей. Во-первых, исходя из того, что мы обсудили ранее, все, чем занимается компания — это взаимодействие компании с заинтересованными сторонами, которое осуществляется на основе определенных принципов корпоративной социальной ответственности. Конечно, есть компании, которые не формулируют никаких принципов, а реализуют отдельные социальные проекты и целые программы «реактивно», просто реагируя на внешние запросы. Однако более продвинутые компании рассматривают принципы КСО как основу для долгосрочных стратегических решений. Такие компании не просто провозглашают прекрасные ценности и принципы «любви», «заботы», «ответственного лидерства» и т. д., но четко понимают, как они воплощаются в их деятельности и к каким результатам эта деятельность должна привести.

Во-вторых, мы можем говорить о двух основных направлениях, в которых социальные проекты и программы поддерживают семью. Это, с одной стороны, «внутренний контур» — развитие и социальная поддержка сотрудников компании и членов их семей по линии управления человеческими ресурсами. С другой стороны, это «внешний контур» —поддержка института семьи на территории присутствия компании, которая обычно относится к функционалу подразделений социальных проектов и благотворительной деятельности. Очевидно, что это две стороны одной медали, которые зачастую невозможно разделить. И, опять-таки, мы не выходим за рамки ответственного ведения бизнеса.

В качестве примера я бы привел корпоративное волонтерство, которое активно развивается в России и мире последние 10–15 лет. Когда корпоративное волонтерство только появилось, оно рассматривалось исключительно в разрезе социальных проектов. Компании предлагали своим сотрудникам делать добрые дела и старались поддерживать их усилия. Это было полезно и приятно всем: сотрудникам, компаниям и обществу. Нередко волонтерские проекты были связаны с социальным сиротством, детскими домами, поддержкой неполных семей. Кроме того, компании практиковали и практикуют привлечение к волонтерским программа и членов семей своих сотрудников. Важно, чтобы семья не страдала: человек проводит целый день время на работе, а потом еще идет куда-то с коллегами «творить добрые дела». Когда же семья подключается к процессу и осознает его важность, она только укрепляется.

— Но, вероятно, интерес компании к корпоративному волонтерству не ограничивается ее участием в решении социальных проблем, в том числе связанных с семьей?

— Да, действительно, лет пять-шесть назад компании стали осознавать, что корпоративное волонтерство — это не просто помощь бизнеса внешнему миру, но и развитие самих сотрудников, их личностных и профессиональных компетенций. Нам же хочется, чтобы в компании работали не просто хорошие люди, но и мастера своего дела, чтобы сотрудники развивались как актив компании, чтобы в конечном счете они повышали ее эффективность. Именно поэтому так называемое волонтерство «pro bono» сегодня наиболее популярно. Любые добрые дела, которые делает бизнес, приносят положительные эффекты и для общества, и для компании. Грамотная, ответственная компания все это фиксирует и рационально использует, ориентируясь на повышение своей конкурентоспособности.

ЭКГ-рейтинг ответственного бизнеса

— Недавно в нашей стране появился ЭКГ-рейтинг ответственного бизнеса, что демонстрирует постепенный отход России от международного формата ESG. Важную роль в этом рейтинге и в соответствующем стандарте играют вопросы демографии. На ваш взгляд, можно говорить, что в России начинает формироваться новый стандарт в области устойчивого развития?

— Появление национальных рейтингов и стандартов, которые соответствуют логике ESG, это абсолютно нормальное явление, так как есть российская специфика, которую мы должны учитывать. При этом мы должны задать себе вопрос: для чего нужны подобные рейтинги? Для сравнения, аббревиатуру ESG изначально соотносили с набором критериев ответственного инвестирования, которые использовали крупные международные финансовые институты. Если компания соответствует этому набору критериев — мы в нее вкладываем деньги, не соответствует — не вкладываем. Специализированные рейтинговые агентства работают над составлением ESG-рейтингов и рэнкингов, и компании понимают, что они должна этим критериям соответствовать, чтобы привлечь инвестиции. Компании отражают нужные параметры в отчетности, отчетность верифицируется агентствами и т. д., машина поддержки ответственного бизнеса «крутится». (Особенности интерпретаций ESG подробно рассмотрены Юрием Благовым в недавно опубликованной статье: Благов Ю. Е. 2024. ESG: трансформация интерпретаций. Российский журнал менеджмента 22 (2): 289–301. Электронная версия статьи доступна для скачивания)

Я не уверен, что на сегодняшний день ЭКГ-рейтинг в том виде, в котором он существует, может эффективно решать именно эти задачи. Потенциал, безусловно существует, и в описании рейтинга отмечается, что он «может и должен учитываться при принятии инвестиционных решений», но механизм требует детальной проработки. Кто и как, при каких условиях будет инвестировать, какие формы государственной поддержки тех предприятий, которые соответствуют этим критериям, будут реализованы. Но общая идея, отражающая российскую специфику, вполне здравая.

— Но насколько ЭКГ-рейтинг отличается от стандартных подходов ESG? Все же в России уже накоплен определенный опыт их использования.

— ЭКГ-рейтинг — это не просто российский аналог ESG, это в принципе другая модель. В наборе ESG-критериев для инвестора самая главная буква это «G», то есть то, как организовано корпоративное управление, а корпоративное управление — это не управление организацией, это то, как собственники выстраивают свои отношения с компанией и со всеми заинтересованными сторонами. В ЭКГ вообще нет этого элемента. Я не говорю о том, что это хорошо или плохо, но это действительно другая модель. Если бизнес будет четко понимать, что их позиция в рейтинге ЭКГ будет связана с получением инвестиций, с участием в тех или иных национальных проектах и программах, в том числе связанных с вопросами демографии, то мы получим понятный работающий механизм.

— Еще раз повторюсь, общая идея создания ЭКГ-рейтинга очень привлекательна потому, что люди, которые его придумали, понимали, что и ESG и ЭКГ — это просто характеристики критериев, которые общество при поддержке государства предъявляет компаниям. Почему компания должна «убиваться» за то, чтобы быть в этом рейтинге? Не потому, что это кому-то нравится или не нравится, а потому что это выгодно компании. Вспомните описание рейтинга ЭКГ — речь идет о поддержке «благонадежных компаний». Термин абсолютно правильный, но дает простор для ненужных спекуляций, поэтому необходимы соответствующие разъяснения. По сути, речь опять-таки идет об ответственном бизнесе, но не на уровне бессодержательной абстракции, а об ответственном бизнесе в конкретной стране в конкретный период ее развития. Российское общество и российское государство имеют полное право на собственное понимание, как именно должен развиваться отечественный бизнес.

Читайте первую часть интервью с Юрием Благовым на нашем портале 

Благов Юрий Евгеньевич,

кандидат экономических наук, доцент кафедры стратегического и международного менеджмента, директор центра корпоративной социальной ответственности, директор программы «Управление проектами в области социального предпринимательства» Высшей школы менеджмента СПбГУ; один из основателей Высшей школы менеджмента СПбГУ (1993), входящей в 1% лучших бизнес-школ мира, единственной в России бизнес-школы, обладающей «тройной короной» ведущих международных аккредитаций; почетный работник высшего профессионального образования российской федерации; автор более 60 научных трудов; член редколлегии «Российского журнала менеджмента»; член международной ассоциации лидеров бизнеса «Круглый стол в Ко» (Caux Round Table).

Фото предоставлено экспертом.